В своем проекте по учреждению нового государства на обломках РФ Станислав Белковский предложил создавать новую элиту этого государства на основе «русских иностранцев, потомков разных волн эмиграции».
Так как в эти дни исполняется ровно год с того момента, как в эмиграции оказался я сам, и так как этот год в самой что ни на есть западной эмиграции, на физическом стыке двух европейских государств я провел в бешенном ритме, изнутри исследовав изнанку русско-эмиргрантской жизни, я решил поделиться своими сомнениями на счет этой идеи и высказать некоторые соображения о русской эмиграции в целом.
Надо сказать, что Белковский разумно заметил, что преимущество при таком подходе следовало бы отдать эмигрантам первой волны. Однако проблема в том, что от волны той уже практически ничего не осталось. Первая волна эмиграции была представлена остатками еще той, прежней России и сохраняла ее дух. В наши дни уже практически не осталось ни того, ни другого — поколения россиян, родившихся до революции, ушли в историю, а потомки первой волны русской эмиграции в своем подавляющем большинстве ассимилировались или, по крайней мере, утратили живую связь с российской реальностью. Поэтому население постсоветской России и потомки первой, а также второй волны русской эмиграции представляют собой два параллельных мира, почти никак между собой не связанных.
Но есть и современная эмиграция (позднесоветская и наших дней), причем, последняя стремительно увеличивается, чему я являюсь свидетелем собственными глазами. Однако делать ставку на последнюю я бы лично не стал.
И даже не потому, что она такая же «русская», как и правящий класс современной России (этнических русских в ней немало, но они не на первых ролях, да и дело даже не в этом, а в том, что они скорее советские, чем русские), но в самом характере и специфике эмигрантской жизни. А жизнь в эмиграции для подавляющего большинства русских на Западе означает в первую очередь тяжелую и изнурительную борьбу за выживание.
Конечно, кто-то скажет, но ведь бороться за выживание приходится и в России, причем, перспектив в ней особенно не видно. Ваша правда! Однако между борьбой за выживание в своей стране и борьбой за выживание в эмиграции есть существенная разница, которую надо суметь понять.
Дома, если ты заболел, а заболеть можно не только простудой, но и тяжелой болезнью, ты можешь бесплатно пойти в местную поликлинику. Конечно, в бесплатные поликлиники в России лучше не соваться и в ряде случаев вреда от них больше, чем пользы, однако, существует вероятность, что и анализы тебе сделают бесплатно, и зубы запломбируют, и выпишут направление на обследование в больницу.
В эмиграции же, если ты заболел, тебя бросят подыхать, если ты не купил достаточно дорогую коммерческую страховку (впрочем, не дороже, чем они сейчас стоят в Москве, пожалуй, даже подешевле), а в ряде стран к тебе в случае приступа даже не приедет скорая помощь.
В эмиграции долгое время, пока ты не получишь ПМЖ, тебе надо продлевать свою длительную визу, для чего каждый год или два ты должен представить справку о наличии на счету немалой суммы, заплатить пошлину, купить медицинскую страховку (которая при этом может тебе ничего не давать, т.к. та, что что-то дает, будет стоить на порядок больше), в ряде случаев содержать фирму, т.е. платить за ведение своей бухгалтерии, обслуживание банковского счета и т.п.
Дома же, даже если ты гол, как сокол, по крайней мере, тебя никто не выкинет из страны, и тебе не надо заморачиваться над очередным походом в миграционную полицию.
Дома, если тебя обхамят, особенно, если ты русский (увы, это случается не только в эмиграции — в соседней от моей московской квартиры школе дети гастарбайтеров уже избивают и прессуют русских детей), ты можешь дать обидчику в репу сам или сбившись с такими же, как ты. В эмиграции же ты должен тщательно выверять каждое свое действие, ведь любое нарушение может стать основанием для депортации или просто непродления визы.
Это наиболее характерные, но не исчерпывающие примеры, однако, во всех них и им подобных случаях мораль одна — хочешь жить в эмиграции, тем более, если хочешь жить хорошо, лезь из кожи вон и цепляйся за что угодно, если, конечно, ты не приехал сюда с какими-то серьезными запасами (а это минимум, подчеркиваю, минимум, должна быть сумма, начиная с полумиллиона долларов).
Ну, а как все это касается идеи набора будущей элиты России из эмигрантов, тем более, как это опровергает ее, если, наоборот, таким людям приходится проходить через более жесткий естественный отбор?
А вот как. Дело в том, что жизнь в подобных условиях порождает совершенно особое отношение к окружающей реальности, к миру, к родине, местным и себе подобным. Ну, отношение к местным оно понятно, и примерно соответствует отношению местных — в любой стране — к иммигрантам. А как же себе подобные? О, как правило, это совершенно особая песня 🙂 Ведь на чем, как правило, может заработать деньги или выбиться в люди русский эмигрант? Как правило, только на русских же — своих же собратьях-иммигрантах и тех, кто ими собирается стать, ну, а если очень повезет, то на самой матушке-России.
Отсюда и двойственная русская жизнь в эмиграции. С одной стороны, все друг друга знают, делают вместе дела, как бы помогают друг другу. С другой стороны, так, как русские обувают, а точнее раздевают — до нитки — друг друга, никто другой этого не делает. Кидают и отжимают друг друга здесь просто отмороженно и с особой любовью, подтвержающей старую русскую поговорку: «мы, русские, друг друга поедом едим и с того сыты бываем» — причем, здесь не только в моральном, но и в материальном смысле, т.к. иначе сыт не будешь.
Короче говоря, знаменитая фраза из фильма «Брат-2» (см. фото): «…мы, русские, друг друга не обманываем» является как бы девизом русско-эмигрантской жизни, естественно, наоборот.
А теперь представим себе, что будущую элиту России стали набирать из таких людей, как предлагает Белковский. Штука в том, что сами они при этом делятся на две полярные категории. Одни — бедолаги, промышляющие чернорабочими вроде продавцов и водил или каким-то чудом севшие на социалку, может, и поедут на родину, да только зачем ей такие лузеры нужны и не в качестве рабочих рук и генофонда, а в качестве новой элиты — совсем непонятно. Гораздо сложнее с теми, кто сумел в описанной ситуации чего-то добиться и встать на ноги в эмиграции, и кого только имеет смысл звать в новую элиту, с практической точки зрения.
Однако у таких людей есть одна особенность, которую крайне важно учитывать. Особенность эта — своего рода травма или надрыв. Ведь, чтобы встать на ноги в новой стране многим из них пришлось выложиться по полной. То есть, цена за обустройство на новом месте, чаще всего, платилась нуждой, стрессами, здоровьем, а часто и жизнью близких. И вот, наконец, ты чего-то достиг. И тут тебя зовут в элиту Новой России, управлять огромной страной, с которой ты в свое время эмоционально сжег мосты, т.к. иначе бы просто не выжил.
Как отнесется к своей новой-старой Родине подобный эмигрант? И о чем он будет думать, управляя ей? Боюсь, что ровно о том же, о чем думают ее нынешние правители, дорогущие виллы которых сегодня покрыли собой весь Запад и Восток — чем больше ты урвешь на Родине, тем лучше будешь жить потом там, где сумел встать на ноги.
Ну, а что же, спросит иной читатель, неужели все так мрачно с русской эмиграцией, и она абсолютно потеряна для своего народа?
— — —
В прошлый раз я достаточно жестко прошелся по современной русской эмиграции, но обещал высказаться по поводу того, есть ли у нее положительный потенциал для собственного народа или это полностью потерянное для него явление. Что и делаю.
В современной русской эмиграции я бы выделил несколько групп, который отличаются от общей ее массы с нигиллистическо-паразитическим отношением последней к собственному народу.
1. Националисты
Речь не идет о т.н. «профессиональных националистах» из различных движений и партий, т.к. таковые в русской эмиграции практически отсутствуют, в отличие от многих других диаспор вроде ирландской, в которой серьезно присутствует ИРА, или, например, армянской диаспоры, но не современной, а доперестроечных времен, когда она была прошита АРФ «Дашнакцутюн«.
Я имею в виду особый тип стихийного националиста, который пробуждается и активизируется чаще всего во время критических испытаний на своей исторической родине. В этом смысле показателен пример недавней войны в бывшей Югославии, когда костяком добровольческого движения как хорватов, так и сербов в значительной степени стали зарубежные хорваты и сербы, побросавшие свои дома и прибыльные бизнесы по месту жительства, и приехавшие на Родину, чтобы отдать ей свой сыновий долг.
Кто, например, организовал ту же Сербскую Добровольческую Армию? Желко Ражнатович, более известный как Аркан — промышлявший бандитизмом в Европе, но приехавший в Югославию тут же, как там началась война. Аналогичен случай и с Доккой Умаровым, который был рэкетиром в России, но приехал в Чечню, как только началось вторжение российских войск — подобно еще многим другим чеченским полевым командирам, вернувшимся на родину не только из России, но и из США и Европы.
Однако есть ли такие люди в русской эмиграции? На мой взгляд, их гораздо меньше по той причине, что русским в целом не присущ или гораздо меньше, чем таким народам как балканцы и кавказцы присущ инстинкт собственной крови. Русские в своей массе государственники в той или иной форме — они или рабы своего государства или заложники ненависти к нему, что и делает национально небезразличную часть русской эмиграции разделенной главным образом на два лагеря : «эх, Русь-Матушка — Савецкий Сааюз!» или «сдохни, проклятая Рашка!»
Тем не менее, я думаю, что определенный процент националистов в русской эмиграции есть, особенно среди той ее части, что была бита жизнью — как в России, так и на чужбине. Однако выявить этих людей путем набора политической элиты из эмиграции, как предлагает Белковский, невозможно — выявить их может только новая война, если она начнется в России или на ее обломках. Тогда, я думаю, может найтись определенный процент русских националистов, которые поедут воевать за родину, и даже если их будет крайне мало, они могут привнести с собой крайне ценный опыт и кругозор, отсутствующий у их соотечественников дома.
2. Политэмигранты
В начале 2010 года в Киеве была создана новая русская организация за рубежом — «Союз Политических Эмигрантов«, костяк которой составили бывшие нацболы, которые после откола от «Другой России» Романа Попкова с его соратниками присоединились к движению «Нация Свободы» последних.
В 2009 году в Киеве же окопался профессор Хомяков, пытающийся создавать оттуда новую радикальную русскую оппозицию, а за много лет до этого тот же Киев стал местом прибежища немалого количества либеральных журналистов, выдавленных из России.
Тенденция, таким образом, налицо — нельзя сказать, что русская эмиграция уже становится центром российской политической оппозиции, но уже можно сказать, что в ней четко очерчиваются центры российской оппозиции, причем, самых разных политических взглядов. Без ложной скромности, я предсказывал неизбежность такого развития событий еще несколько лет назад, и сегодня ситуация начинает оправдывать мои прогнозы.
Не исключено, что в начале второго десятилетия XXI века мы имеем дело с повторением сюжета русской истории ровно века назад. В 1910 году политическая оппозиция в России была практически разгромлена. Те из нее, кто не захотели вписываться в существующую систему, пошли одним из двух путей — одни бросились в отчаянную атаку на полицейский режим, как эсеры, перешедшие к стратегии тотального террора, большевики же вынесли свой интеллектуальный и политический центр за границу, а свой оргактив в России перевели в подполье, где многие залегли на дно. Результат известен — к 1917 году эсеры были измотаны противостоянием с сильной властью, поэтому когда она рухнула, инициативу перехватили большевики, сумевшие сохранить больше сил в России и нарастить интеллектуальное наступление из-за рубежа.
Опять же, сейчас трудно сказать, имеет ли шансы создающаяся сейчас русская политическая эмиграция повторить успех большевиков вековой давности. События в России в начале XXI века вряд ли станут точной копией 1917 года, однако, в любом случае политическая эмиграция, объединяющая диссидентов, очень часто становится значительной силой на родине при крушении авторитарных режимов.
3. Консорциалисты
В 2008 году была издана моя книга, в которой я написал, что если у русской нации, русского этноса есть будущее, то оно, скорее всего, будет за субэтническими объединениями особого типа (консорциями) или, как минимум, будет тесно связано с ними. Тогда эту идею многие восприняли как диковинную, но по прошествии времени моя правота в этом вопросе стала очевидной многим скептикам, равно как и другие наши прогнозы, еще несколько лет назад казавшиеся бредом сумасшедшего (от крушения мировой финансовой системы и открытия перспектив для возвращения к золоту как валюте, до тех же политических предсказаний,связанных с переходом антисистемных сил в новый формат и исчерпанности старого).
В этой книге я написал, что основной задачей таких консорций станет расширение своего жизненного пространства — в широком смысле этого слова, причем, т.к. в России оно сужается в целом (от уровня политической свободы и безопасности до перспектив социальной реализации), то перспективными окажутся лишь те из них, которые смогут действовать поверх государственных границ — сквозь них.
Год жизни в русской эмиграции только убедил меня в моей правоте. И именно учитывая описанные в ней реалии можно с уверенность утверждать — консорции по мере разворачивания их деятельности, которая будет происходить, способны стать одной из наиболее жизнеспособных и в то же время здоровых сил русской эмиграции.
Почему? Да, именно потому, что на них не распространяется основное правило, разлагающее эту самую эмиграцию — «мы, русские, друг друга «не обманываем». В обычной эмиграции, если один русский поднимается, то, как правило, за счет того, что он топит другого. И именно поэтому русская эмиграция, аккумулирующая в своих руках значительные ресурсы, в отличие от китайской или еврейской диаспор пока не способна стать значительной силой в странах по месту проживания.
Все очень просто, как ты можешь опереться на человека, которому не можешь доверить не то, что 1000, а даже 100 евро, как имеет место в большинстве случаев в русской эмиграции? Совсем иное дело консорции. Например, я не сомневаюсь, что своим собратьям по джамаату я могу доверить и 100, и 1000, и сколько угодно евро и долларов и не только их, что делает нас качественно другой силой, чем окружающие, и в России, и за рубежом.
Подобные группы в эмиграции, на первый взгляд, незаметны, но они есть. Это и консорциалисты старых волн — на фотографии выше изображен русский старообрядец с двумя детьми, живущий в Бразилии — потомок эмигрантов-старообрядцев еще начала XX века, сохранивший их веру и кровь. Создаются эти консорции и на новом месте — я был немало удивлен, когда встретил в городе, в котором сейчас обитаю, русского парня, работающего здесь местным адвокатом, который принял Ислам за несколько месяцев до моего приезда сюда, прочитав книгу «Исламский прорыв«, написанную одним из основателей НОРМ. Уже не говоря о том, что здесь мне приходилось сталкиваться с сектами вроде иеговистов и неопротестантов, ядром которых фактически являются их русские адепты.
Все эти люди оказались вне России в значительной степени по причине отсутствия в ней возможности для полноценной жизни по своей вере и ее проповеди. Но ситуация в мире драматически меняется — нельзя исключить, что в перспективе нескольких десятилетий Европа и Америка, которые кажутся оазисами свободы на фоне неосоветского авторитаризма, сами станут территорией тирании. В этом случае, напротив, если в России возникнут условия для свободной жизни, в нее могут хлынуть подобные группы со всего мира, чтобы воспользоваться теми возможностями, которых у них нет там, где они живут сейчас.
Некоторые итоги
При сопоставлении двух моих заметок о русской эмиграции может возникнуть впечатление о некотором противоречии между ними, ибо первая пронизана пессимизмом, тогда как вторая содержит в себе оптимизм. На самом же деле, противоречия нет. Ситуация в русской эмиграции по большому счету является зеркальным отражением ситуации в России — тот же агонизирующий совок, та же моральная деградация, стремление (впрочем, основанное на инстинкте самосохранения) выжить и подняться любой ценой, а там хоть свет не гори.
Именно поэтому питать какие-то надежды по поводу чудесной русской эмиграции, которую подобно варягам можно позвать, чтобы они навели порядок в стране, никаких оснований нет.
Нельзя — по очень простой причине. Варяги, которых любят прославлять люди типа Белковского, не были ни иммигрантами, ни наемными менеджерами вроде Гуса Хиддинга. Как я это и показал в своей книге, варяги были типичной консорцией, в которую люди бежали из окрестных и не только племен от безысходности разлагающегося большого народа, и которую, на самом деле, никто не звал и не нанимал. Варяги пришли сами — потому, что имели за собой силу, и потому, что эта сила была востребована в тех землях, куда они пришли, получивших позже название «Русь».
И если кто из эмигрантов и примет участие в вытаскивании своей исторической родины из болота, то не Гоша Гогенцоллерн и Миша Кентский, на которого уповает Белковский, но новая боевая и духовная элита русской нации — ее новые варяги. Как из-за рубежа, так и из России.
(опубликовано в «livejournal«)