С интересом слежу за развитием ситуации в Астрахани.

Все ждали, гадали, когда же в ходе протестных выступлений даст знать о себе регионалистский фактор, а он дал, но с той стороны, с которой почти никто не ожидал.

С позиций антимосковской, фактически антироссийской идентичности, да еще и с прямыми самоотождествлением с предроссийским государственным образованием Хазарский Каганат выступила… путинская власть в борьбе с… гражданской оппозицией.

Вот уж чего, наверное, не ожидали наши старые регионалисты, но о чем, в том числе, в полемике с ними, давно талдычу я.

Последний раз не далее как месяц назад я писал об этом в своем «Русском цикле»:

«Конечно, сама идея русского регионализма, то есть, перезагрузки имперской русской идентичности через запуск и консолидацию множества региональных идентичностей, обладает колоссальным потенциалом и является важнейшей составляющей решения «российского вопроса».  

Однако проблема заключается в том, что из «ничто» не может возникнуть «нечто». В этом смысле если российскому государству удалось добиться того, что по всей территории, как минимум, русских краев и областей, живут сплошные унифицированные «русские», то никаким «ингерманландцам», «сибирякам», «казакам» и т.п. просто и неоткуда взяться. Слабость всех наших регионализмов заключается в том, что за большинством из них стоят все те же московские экзоты-чудаки, которые и выступают источником генерирования этих идей, а качество их сторонников среди регионал-автохтонов таково, что тягаться с московским империализмом, хищнически аккумулирующим в себе все самые агрессивные и конкурентные кадры страны, высасывая их из провинции, им едва ли под силу.

Если это кому и под силу, то тем же российским или транснациональным корпорациям, которым в определенный момент может оказаться выгодно, скинуть с себя иго федерального центра, чтобы править колонизированной территорией напрямую, легитимизуя свою власть внедрением новых регионалистских идентичностей и мифов. Либо местным браткам, но опять же, только в ситуации кризиса, когда можно будет замкнуть на себя местные силовые и бюрократические элиты и осуществить передел потоков и ресурсов.   

Но если это так, это означает только одно – силам низового русского сопротивления следует, насколько возможно, поощрять такие конфликты между этими группами и московским империализмом, пытаясь всячески извлекать из них пользу. Надо делать ставку на всех и все, кто и что способны дать расширение пространства свобод, активности и самоорганизации закрепощенного населения, точнее, его активной части. Если местные братки вступают в конфликт с Москвой с позиций защиты местной самостоятельности, апеллируя при этом к обществу, значит, надо поддерживать братков. Если, напротив, Москва в конфликте с закостеневшими регионалами будет делать ставку на расширение местного самоуправления, то в таком случае можно поддержать и Москву.

Любой раскол в стане плантаторов в конечном счете расширяет возможности русского негритюдерского сопротивления, но при наличии одного необходимого условия – наличия его субъекта, то есть, самоорганизованной по тому или иному принципу группы русских людей, способных формулировать свои интересы и бороться за них.  

Возвращаясь к вопросу регионализма, надо сказать, что, следовательно, регионализм может быть эффективным инструментом этой борьбы, но вряд ли ее источником. Если мы будем ждать, пока забитые крепостные в том или ином регионе вдруг ни с того, ни с сего осознают себя «вольными новгородцами», «свободными уральцами» или «независимыми сибиряками», нас ожидает горькое разочарование. Но все может пойти совсем по-другому, если тот или иной регион сумеет использовать как свою базу мощная «корпорация», которая оседлав его, в рамках борьбы с Москвой, вполне может использовать фактор регионализма.  В принципе именно по такому алгоритму в свое время возник Тайвань – это была единственная часть Китая, на которой сумела закрепиться вытесненная из остальной страны коммунистами корпорация китайских националистов «Гоминьдан». Так что, не исключено, что ровно по такому же алгоритму будут пытаться обрести свои базы корпорации русских либералов, националистов, протестантов и кого угодно еще, стимулируя таким образом развитие нового регионализма». 

И вот, живое подтверждение — ситуация, при которой в конфликт вступают между собой, с одной стороны, региональная власть, назначаемая Кремлем, но явно демонстрирующая в данном случае свою готовность выступать в борьбе за ее сохранение под собственным знаменем, вплоть до государственного, с другой стороны, региональное же гражданское общество в союзе как бы с московскими же гражданскими силами.

Я говорю в данном случае «как бы», потому что Москва исторически выступает в двух ипостасях: прежде всего это, конечно, центр российского абсолютизма, но при этом будучи столицей турбо-деспотии, которая опустошает всю страну, стягивая наиболее активные ее человеческие силы в одну точку, она (пока!) выступает и как невольный центр гражданской фронды.

Однако эта фронда не является, точнее, не может быть, московской, потому что по причине неравенства сил московская гражданская оппозиция не может тягаться за московскость с Москвой per se, то есть, Кремлем. Поэтому, как это и предсказывалось, она начинает уходить в регионы, выступая таким образом уже не в качестве московской, а в качестве экстерриториальной.

То есть, мы имеем явное развитие сюжета сетевого роения: находится слабое звено системы, там усилиями сетевой межрегиональной оппозиции создается плацдарм оппозиционной активности и затем в этом плацдарм стягиваются «протестанты» со всей страны, вступающие в конфронтацию с региональной властью, представляющей реальную Москву и опекаемой ею.

Поразительно в этой ситуации то, что с позиций защиты национального единства, а по сути, его создания, выступает не абсолютистская власть, которая легко откатывается на позиции фактического сепаратизма («здесь не Москва, а Хазарский каганат»!), а именно сетевое, экстерриториальное гражданское сопротивление — вот это сюжет, который еще предстоит до конца осмыслить.

Но значит ли это, что битой картой оказался регионализм?

Да, но только регионализм старый, романтический, который отталкивался от иллюзии того, что под эгидой новых идентичностей начнут оформляться здоровые силы в регионах, которые дадут бой зажравшимся москвичам. Пример с Астраханью показал обратное — регионалистский дискурс легко перехватывается и присваивается самой мразотной властной публикой, которая обращает его как раз против гражданского пробуждения.

Однако на наших глазах рождается новый регионализм, который отталкивается от понимания региона как возможной площадки экстерриториальной консорции, превращающей его в свой плацдарм. Регионализм реалистический, который исходит не из романтики «почвы» и «автохтонности», а из понимания того, что тягаться с деспотией в масштабах всей империи нереально, но реально путем стягивания активного меньшинства в той или иной ее части, наносить удары по слабым звеньям этой системы, отвоевывая у нее один за другим очаги гражданского порядка и самоуправления — русского магдебургского права.

И это тот принцип русского сетевого сопротивления, о котором мы давно писали.

(опубликовано в «livejournal«)