Как только начинается гражданская война, причем, война тотальная, каковой она была и не только в России, а во всей Европе, учитывая тотальный характер и тотальный вызов коммунизма, главным врагом, антагонистическим врагом становится враг в войне гражданской.

Для того, чтобы победить этого врага, требовалось обезопасить себя с других фронтов, создать прочный тыл и все бросить на его разгром — любой ценой. Ленин понял это, и потому выиграл, его внутренние противники в России — нет, и потому проиграли.

Кто же еще выиграл? Те, кто на тот момент действовали по той же логике. Германия на самом деле выиграла в главном, объявив капитуляцию и выйдя из войны, потому что, не сделай она этого, и в ней бы победили коммунисты так же, как они победили в России. Но правительство Веймарской республики оказалось проницательнее Временного и ценой потерь, куда более существенных, чем от Брестского мира (на чем потом поднялся немецкий реваншизм), устранило главную угрозу — коммунистическую.

В этой же логике победил и Мустафа Кемаль, к которому у мусульман есть серьезные счеты, но выиграл он, именно отбросив все, за что в ПМВ воевала Османская империя. Не сделай он этого, и с Турцией могло произойти гораздо худшее, чем ее расчленение Антантой — появление в ней в этих условиях коммунизма, который как чума начинал съедать все страны с ослабленным национальным иммунитетом.

Что же касается т.н. победителей той войны, призываю посмотреть, что с ними в итоге стало. Франция, заплатившая с их стороны за эту победу наибольшую цену, в итоге и поплатилась за нее больше всех — гораздо бОльшим, чем в ней приобрела. Великобритания по итогам все равно потеряла бОльшую часть колоний. Наилучшие же результаты по итогам двух войн (которые по сути следует воспринимать как одну) оказались у США — опять же, которые воевали меньше всех по сравнению с европейцами и особенно с континентальными европейцами (немцами и русскими).

Ну и еще на счет Ленина.

Ленин переиграл своих врагов не потому, что у него была партия или газета — были они и у других, а у некоторых и покруче, как были и те, кто действовал гораздо смелее и отчаяннее его (когда это было не нужно).

Ленин переиграл их, потому что был носителем русского радикального отношения к государству, которое в то же время является отношением… царским. Да-да, вы не ослышались.

Если в латинских языках State, Stato это некий объективный порядок, а Respublica это общее дело, то русское Государство — это дело государево. То есть, кто государь, того и дело.

Поэтому, за свое дело русские князья совершенно спокойно объединялись с татарскими ханами против своих соплеменников-конкурентов из соседних княжеств, и не испытывали по этому поводу никаких угрызений совести. «Мы русские, друг друга поедом едим, и с того сыты бываем» — эта поговорка родилась именно тогда.

Неудавшиеся цари — Отрепьев, царевич Алексей, Емельян Пугачев, каждый из которых искал поддержки внешних сил под учреждение своего государства, руководствовались той же логикой.

Для Ленина в отличие от его конкурентов государство Романовых было чужим, враждебным, он об этом прямо говорил и открыто желал ему поражения. И позиция эта вряд ли так уж безальтернативно вытекала из самого марксизма — на это указывает раскол по вопросу пораженчества/оборончества во время войны не только во втором Интернационале, но и среди русских эсдеков, многие из которых, включая их патриарха Плеханова, встали на «патриотические» позиции.

Они-то и погубили их, как погубили и всех, кто с них позже пытался противостоять Ленину. Ибо в условиях краха старого государства, чужого для него государства, которому он способствовал как мог, Ленин последовательно боролся за создание нового — своего.

Пока Деникины и Ко продолжали бороться за некую объективную Россию, которая уже прекратила существовать как государство, Ленин боролся за свое конкретное государство, чье создание и сохранение только и было важно для него.

Многие отмечают тот факт, что «разваливший Россию» Ленин, в итоге оказался тем, кто собрал ее в максимально возможных границах, при том, что боровшиеся за «единую и неделимую» белые, в реальности могли бы претендовать максимум на региональные государства или даже протектораты в случае разгрома большевиков объединенными антибольшевистскими силами.

Однако самое занимательное здесь то, что Ленин получил не то, что сакрализировал, как белые, а просто то, что мог и сумел взять. В отличие от белых, территории, границы для него не имели никакого сакрального характера. Надо было признать Финляндию — признали. Это бы не помешало ее забрать назад, если бы там были коммунисты, но их там не было — потому и не смогли. С Польшей история примерно та же — попытались, но не сложилось, и прошибать головой стену не стали, отложили на потом.

В общем, это была уже совсем другая логика — мировой революции и гражданской войны, и она работала. Но если присмотреться, сквозь нее можно увидеть проступающий, апргейденный под новые обстоятельства великомосковский княжеский реализм, реал-политик московских князей и будущих царей, которые выстраивали границы пост-фактум, создавая их макиавеллисткой политикой союзов, интриг, многоходовок.

Ленин был, бесспорно, русским государем, причем, исторически первым государем снизу, которым не удалось стать Отрепьеву или Пугачеву. И в основе его успеха — беспощадно циничный макиавеллизм московитской школы реал-политик.

Подробно взгляды автора о России времен перед, во время и после Первой мировой войны в «Русском цикле» (Главы I, II, III)